Поэзия - Карасёв Денис

Пиши на стенах. И не звони.
Здесь электростанция мозга.
Вот оно, солнышко! А перед ним -
какая-то моська.
Для моськи газоны скосить -
не одолели.
Вряд ли я покажусь красив,
тридцатиоднолетний.
Листья рисунков в подъезде - рискни
на стену вешать.
Мои седые, как береста, виски
скажут не меньше.

Прочти бересту.
Затверди наизусть.
Не верю кресту.
Креста не боюсь.
И нету пути
иного -
лишь пули меня
остановят.

И лишь снова увидеть мать-и-мачехи цвет,
Ощутить на ладонях благодатную жизнь.
Вспыхнет нейродермитом на опухшем лице
Потеплевшее время остывающей лжи.
Если спросите снова, что имею в виду -
Знайте, бездарь полезла из бездонных клоак.
Внутримышечно вколют, внутривенно введут.
Кулачище медбрата – что ментовский кулак.
Очень много на свете разноцветной трухи.
Если деньги решают, то с деньгами косяк.
Не ходите в искусство, не читайте стихи -
это мартениц мыши по Москве колесят.
Это кто-то решает, как нам жить и гореть.
Внесудебной расправы ледяная кровать.
Медицина – бумажка, подшивайте скорей.
Только знаете, доктор, обещайте не врать!
Я читал ваш учебник залохмаченных лет,
О поэтах там пишут, что мы бредим и врем.
Лишь бы снова увидеть мать-и-мачехи цвет,
Лишь бы вновь прогуляться под ночным фонарем.

Тело и чистое око -
просто ненужный гнет.
Ты подожди немного,
где душа отдохнет?
Я не прошу сочувствия,
друг, товарищ и брат.
У мавзолея Щусева
нам никого не собрать.
У океана индийского
пыль отряхнуть с сапог?
Это всего лишь присказка.
Сказку теперь? Ну а Бог?

А Бог - всего лишь памяти борьба
с небытием, и крыть, пожалуй, нечем.
Но если здесь народная судьба -
то я перекрещусь, поставлю свечку.
Какая ложь, товарищ, друг и брат,
что мир не лжет - живи с доставкой на дом.
Но если зло - отсутствие добра,
то мы оставлены, и торжествует атом.
Ты будешь, как и я - мудрец, изгой.
Другой судьбы для мудреца - с чего бы?
Ты юн, ты бредишь волей и судьбой -
увы, не за границей твой Чернобыль.
Когда он грянет, вспыхнешь ты нутром,
и бросишься за край мишенью в тире.
Неисчерпаемый, как атом - электрон
не оставляет выхода из мира.
Тебе жизнь вечную? Так вот она! И вот,
хотел спросить я, мыслящий губами -
как жить ты сможешь в Царствии Его,
когда тебя сожрет твоя же память.
А что оставишь - гостку букв и нот -
тебя изучат внуки, как гориллу.
Из книги Иова запомни лишь одно -
нас выплавляют беды из горнила
как золото, как драгоценный сплав.
Кричать, до хрипоты сорвавши горло,
что благ лишь Бог и в мире нету зла -
какая ложь в отсутствие благого!
И ты не лги. Твердят уж сотню лет
что мы оставлены на произвол движенья.
Какие судьбы на твоей земле!
И сколько делят их мужчин и женщин!
Не справиться, и память не вольна
сработать наудачу, словно пеленг.
Мы - волны, и свободны, как волна,
которую прилив швырнул на берег.

Глумясь, катайся. Хоть угрожай.
Здесь не упрек, не бахвальство даже.
Вот оно, солнышко! А урожай -
весь на продажу.
Взвинчены люди истерикой цен -
заговорщицки шумит рынок.
Вряд ли я изменюсь в лице,
друг мой старинный.
И я ровесниц своих целовал,
и я вдыхал разреженный воздух.
Мои натруженные, как мозоль, слова
слишком серьезны.

Моська не лает.
Моська с мигалкой.
Славьте моську!
Кормите моську!
Смелой облавой
старой закалкой
кидайтесь наземь!
бейтесь оземь!
Солнышко, сколько крови-то
в тело твое утоптано!
Солнышко, вот ты, огромное!
Солнышко, вот ты, теплое!
Но понеслось.
не народ - раззява,
где его только носит?
Да ведь нам назло
задарма у хозяев
жрет из миски моська.
А мы совсем
не стареем.
Лишь солнышко
землю греет.

Лишь в разрухе больницы задыхается жизнь,
лишь на Дальнем Востоке московский сапог
ставит оттиск на берег - так души и держи
всех прекрасных порывов удушливый смог!
Я до койки пружинной добредаю во сне,
я в больничной пижаме засыпаю к утру.
И семь шкур наизнанку, будто мартовский снег -
воздаянье за дело и награда за труд.
Очень много на свете безбилетных людей.
Если в кассе нет денег, то как голубь кормись.
Очень много на свете беззаветных идей.
Только именно это называется жизнь.
Что нам сонные сети, если брезжит рассвет?
Что нам память о мире перед страшным концом?
Здесь когда-то искрился мать-и-мачехи цвет,
здесь когда-то владели медицинским шприцом.
Что терпел и что делал - никому не скажи,
если жалобы в дело подошьют под замок.
Лишь в разрухе больницы задыхается жизнь,
лишь на Дальнем Востоке московский сапог.

Мальчик молоденький с мамой
увидел много врачей.
Что ты такой упрямый?
Аль недоволен чем?
Гонишься ты за модой -
ну куда ты полез?
Скоро придут, посмотрят
и принесут поесть
в металлической миске -
только крепче держись!
Это покамест присказка.
Сказку теперь? Ну а жизнь?

Вся жизнь по графику, пока не станешь сед.
закаты в восемь и рассветы в восемь.
лишь брешут головы экранов и газет,
у каждого в квартире лает моська.
Когда считали - все мы из воды,
Приветы и ответы были те же.
Ты думаешь, собака-поводырь?
Тебя поводырем никто не держит.
Не правда загнобит - задушит лесть,
Противная, как тысяча козявок.
Да, моська подросла за десять лет.
а вырастет - не справится хозяин.
Собак держать - не самый сложный труд.
Он вовсе не сложней пчелиных пасек.
Не бойся пса, что брешет, милый друг.
Тот пес, что ластится, куда его опасней.
Собачий лай хитрее всякой лжи,
но моськи по ночам скулят и плачут.
Как хочется по-человечьи жить,
а мы умеем только по-собачьи.
И все затраты дел рядим в слова,
когда улов блестит на леске донной.
Что сделаешь с мною, голова,
когда тебе не хватит места в доме?
И несмотря на жгучие леса,
живешь себе - видать тебя простили.
Хозяину ты руку облизал,
и он тебя привел к себе в квартиру.
И покормил. Себе налил сырца,
и на диване бережно почил он.
Ты, моська, нами властвуешь в сердцах.
Но в чем, скажи, твоя первопричина?
Молчи, ты не умеешь говорить.
И мыслить не умеешь - только лаять.
И пусть с утра во рту огонь горит -
Да, на весах бы взвесил чашу зла я. 
И снова, сдвинув вековой безмен,
Я повторю, не двигаясь ни с места,
Как заклинание - Фалес, Анаксимен,
Анаксимандр и Гераклит Эфесский.

Подворовывают деньги.
Приторговывают собой.
спишется все, что куда ни дели,
с газовою трубой.
Ну а солнышко - светит!
Солнышко - справедливо!
Дарит не только детям
свою разливную милость.
Если рассвета нет рядом -
Значит - надо дожать.
Солнышка моське не надо.
Моське надо пожрать.
Путайте деньги, головы!
Плещи, самогон, через край!
В стульях горят иголки.
И черствеет каравай.

Наливай и пей!
Лей, своих не жалей!
Все одно - золушкой
проснешься к утру -
и вот оно, солнышко
на чистом ветру!
Лишь жизнь
все идет дальше -
хорошая,
настоящая!

Лишь смотреть и насвистывать сквозь оконный проем,
лишь качаться в пружинах за услышанный свист.
Поднимается солнышко - просыпайся, подъем.
Медицинской палаты зарешеченный вид.
Очень много на свете компромиссов и вер,
Есть такие, что ждут хоть приход Савитара.
Очень многие летом уезжают за Тверь -
там и дичь, там и глушь, там и нет санитаров.
Не сломать человечество - не ломается жесть.
Только гавкает моська, обзывает хорьком.
Только зубы и когти, и шершавая шерсть
поджидают у миски тех, кто с нею знаком.
Эта моська окрысилась, беспокойный царек,
налегла на оскомину зарастающим швом.
Красно-белым полотнищем вереница встает
колесниц освященных, сытых змей над ковшом.
Обнимаются взглядами, как в колодце ужи.
Но я тьмою простужен, но я заревом пьян.
Поднимается солнышко, благодатная жизнь!
Мать-и-мачеха, Родина, впереди - океан!

Фасет океана как мутный стакан,
и краешек задран.
Она обернется, и скажет: "Пока!",
что значит - до завтра.
Она улыбнется, как прочерк таблиц,
что значит условность.
На честных ресницах ее корабли
и на полуслове.
И, вывернув криком ступени у рта,
посмотрит обратно.
Она обернется, и скажет: "Пора!",
что значит - не надо...

Но поздно, поздно,
ботинки идут,
и дальние звезды
и там и тут.
Потолок вверх тормашками -
в руки не брать.
Давай по-товарищески,
друг, товарищ и брат!
Высказать и не высказать
трудно зело.
Это все еще присказка.
Сказку давай? А зло?

И в чертежах рассвета выращенный век
в ладонях сжат и нам в сердцах загадан.
Но, независимо от знаний и от вер
рассвет всегда закончится закатом.
Откуда эти мысли нанесло -
не спрашивай, ведь каждый рад обновке.
Но скапливается извечно зло
как пыль с утра на новой упаковке.
Темнеет наш очаг, сквернеет жизнь.
Так ты за то, чтоб повернуть поленья?
За истребленье зла? Ты что, окстись,
какое тут теперь уж истребленье!
Из наших каждый наворочать рад,
и каждый здесь - поэт, мудрец, ученый.
Но что с тобою делать, мой квадрат,
живой, как старый пень, как ряса, черный?
Не буду выносить тебя на слом.
Ведь все равно - твоя настанет осень.
И выход лишь один - все это зло
держать на поводке, как ту же моську.
Вы знаете - у черта есть рога.
Вы знаете - рогов у черта нету.
Я удержу тебя в своих руках,
я постулирую тебя как скорость света.
Ты, моська, гавкай на своей струне,
пусть тянет дымом с юга и на север -
но это лишь горят леса в стране,
обычный дым, совсем не пахнет серой.
Ты моська, никакой не властелин,
не князь всея земли и не ответчик.
Тебе я в коридоре постелил,
с тобою во дворе гулял весь вечер.
Раз нет надежд на сына и отца,
то пусть тогда хотя бы новый Ленин
в последний раз воспламенит сердца!
Мы будем в них поддерживать горенье!
И пусть в огне сердец сгорает сруб
последних изб, где нет в углах ответа.
И пусть тогда в глазах угроза злу
появится, как новая планета!

Некуда от быта деваться,
Будет завтрак из трех блюд.
Телеграмма пришла в 11:20
в одну строчку: "Я тебя люблю".
Все телеграммы приносят.
Да, ты сильна, моська!
Пока глаза не погасли,
Слушайте сказку.

Тише, наша моська играется
да, у нее бессонница.
Красной кровью протуберанцев
наливается солнышко!
Шар обливается потом плазмы,
плавит пространства даль.
Закипает земная зараза,
сваривая металл.
Кости лесов, заплаты пастбищ
внизу чернеют могилами.
Старый красный шар поднимается
над веселым и нищим миром!
Пойте, пойте, пойте здравицы
детям, отцам и старикам!
Жаром красных солнц наливается
новая русская Африка!
Жар загребай каждый! -
В самые руки ляжет.
Ляжет в сердца человечьи.
Будет!
Вечно!

 © Денис Карасев, 2010 г.