Просмотр сообщений
|
Страниц: 1 2 3 [4] 5 6 7
|
48
|
Литературное творчество / Стихотворения (профи) / Re:Идет человек
|
: 02 Июнь 2012, 07:48:16
|
Очень хорошо. Здорово просто. Но такое впечатление, что вы пытаетесь сказать что-то всем людям сразу. А я все жду, когда будет сказано что-то одному конкретному человеку. Чтобы попытаться понять этого человека. И автора.
|
|
|
51
|
Литературное творчество / Стихотворения (профи) / Нота "И"
|
: 01 Июнь 2012, 20:26:44
|
НОТА "И"
Надо как-то движение нервов словами оформить. Что я помню? Глаза, и первую букву имени. Я беседую с лампочкой, слишком холодно говорить по телефону, я греюсь у люстры, это слишком холодно именно. Это будто лист подорожника с каплей росы сдружились, будто одиноко в небе появляется ночью Вега, это будто человек уходит из моей жизни - из моей единственной жизни единственный человек. Я люблю ярко-синий цвет, и тем лучше, чем синей. Ярко-синий фломастер, рубашка, рассветное небо. Было ли что-нибудь между мной и ней, или совсем ничего не было? Но если не было совсем ничего, цепочки аксонов не откликались бы эхом сами - в такт ветвям и майской пыльце, что падает на чело, в такт струнам номерных проездов между высотными корпусами. Совсем ничего бы не было если, не было бы если ничего совсем, не так бы напоминало дрожание занавески плеск щуки, попавшейся на рассвете в сеть. Когда женщина напоминает музыку, я пишу диссонансами ритма и паутиной гармоний. Это ее музыка, это ее мотив, это я - Мусоргский, но человек все равно уходит, и это все, что я понял. Только жизнь продолжается камерно, без микрофона, и хочется повторить в конце 128 раз букву "И", как повторил ноту "ля" Шостакович в пятой симфонии, и еще повторять до конца: твой, твоя, твое, твои. Пусть соседи говорят, что в квартире кто-то шумел ночью, пусть люстра всю ночь глазами собеседника горит - только в русском языке есть слово "глаза", во всех остальных родственных - "очи", только в русском языке есть сейчас нота "И". Что бывает, когда у нервов подкашиваются ноги? Что бывает, когда в мае уже провожаешь уходящий год? Просто сидишь и беседуешь с лампочкой. Так делают многие. Только вместо лампочки может быть жена, или домашний кот.
|
|
|
52
|
Литературное творчество / Круглый стол. Литература / Денис Карасев. Слово о Хлебникове
|
: 01 Июнь 2012, 20:05:43
|
Денис Карасёв
Слово о Хлебникове
1.
Кто такой Хлебников в русской поэзии? Есть ли он в ней вообще? Оставил ли след? Или сгорел в новгородской бане со своей наволочкой? Первый председатель Земного шара. Свой титул он передал харьковскому поэту перед смертью, а тот поделился им с совсем уж кондовым советским поэтом, тоже с Украины. Итого, председателей было трое. Речь о первом. К слову сказать, председателем Земшара его всерьез считали. Его друзья. Компания поэтов, подвешивавших рояли за ножки к потолку, писавших книги на обоях, рисовавших самолетики на щеках… Что это – цирк? Или общество сумасшедших? Не попытка ли это проломить затхлый воздух декаданса начала XX века? Немного коснемся этой атмосферы. Любимый писатель тогдашних читателей – Фридрих Ницше. Читало его от силы 5% европейского общества, но это и были все грамотные. Ницше, конечно, провозвестник XX века, но декаданс – культ слабости. Странно – читать Ницше и так переживать свою немощь? Это не парадокс, это диалектика. Однако такое время. Ницше надо читать глубоко. В эссе «Антихристианин» он вполне внятно воздвигает краеугольный камень своей философии – человек: животное, потерявшее инстинкты. Будущее не за ним. А за полноценным животным человека, даже утратившим свою социальность. В общем, это глубокий спор с Аристотелем, но речь не об этом. Максиму об утрате инстинктов усвоили немногие. В том числе и Хлебников. Он просто смог в себе создать человека будущего. И обратиться к корням прошлого. Чем он занимался? Писал стихи, пил сырую воду, не боясь подцепить холеру или тиф, стихи сам не печатал, а разбрасывал везде, где жил, любимое занятие – математические расчеты… Очень странный круг общения. «И вот – лев лежит у меня на коленях». Это Хлебников. Это не тоска о золотом веке. Это именно возврат человека в мир животных инстинктов. Кто на самом деле царь зверей? Когда человек был еще близок к миру природы? Наверное, тогда, когда Ольга попросила по голубку с каждого двора. И Хлебников уходит в глубь тысячелетия, презрев учителя Ломоносова, губителя инстинктов живого русского языка. Какие штили? Какие размеры? Вот настоящий размер русской поэзии:
Кому Боголюбово – а мне горе лютое, Кому Белоозеро – а мне черней смолы. Кому Лаче озеро – а мне на нем сидя плач горький, И кому Новый город – а у меня углы опадали.
Хлебников современник не Блока, не Бога, и не Николая Второго. Он – современник Даниила Заточника. Это проходит через всю его поэтику. Церковнославянским разрезом по современному шву! Это и есть Хлебников. Коснемся некоторых его футуристических идей. Футуризм, в общем, страшен. Велимир всерьез считал, что от всего человечества надо оставить только детей и подростков. И бросить их в мир одних. Чтобы они строили свою Республику. Велимир всерьез писал о народной массе как о залежах навоза, и с ужасом смотрел на революцию, как этот навоз стал кипеть и лезть изо всех щелей. СССР Ленина у него ассоциируется с распадом. И вместе с тем он не идеализирует древний мир, его футуристический золотой век. Он видит его таким же, как современность. Просто он видит в нем людей, а в современности он людей вообще не видит. Выводы. Футуризм – путь в будущее через прошлое. Через мир подлинный, а не через мир ущербных социальных фигур. Футуризм не открыл пространство формального эксперимента, не освободил форму в поэзии. Он дал новую поэтику, которой тысяча лет в обед. Он взломал крышку гроба восемнадцатого века и выкинул старое тряпье. Гроза нового мира полыхала на горизонте Первой мировой войны.
2.
Речь заходит о психологии футуризма. И оказывается, новое искусство сродни философии. Один и тот же метод – стремление к истине. Декаданс боится истины, уходит от нее – от огня, который Прометеи двадцатого века несут человечеству, опаляя свои строки. Пеплом Помпеи по их сердцам сыплются современные стихи: «Сам я и беден, и мал, сам я смертельно устал – чем помогу?». Человеческое, слишком человеческое! Истина не здесь, не в цикуте лжи, вымученной за рюмкой коньяка в полумраке кабинета книг. Истина – на воле истории, разрывающей рамки человеческих условностей. Хлебников пишет:
Не затем высока Воля правды у нас, В соболях-рысаках Чтоб катались, глумясь!
Не стоит сводить все к неприятию НЭПа. Пугачевский тулупчик Хлебникова способен испугать и увлечь. Воля правды – воля истории, что ей какой-то НЭП! Это воле – тысячелетие рукописей и книг, вот это и есть стремление к истине и протест против пошлости. А он так и жил, Велимир. Все человеческое, современное – и – временное! – пошло. Вывод: позиционные бои с пошлостью – стремление к истине в искусстве. Это важно для понимания футуризма. Что русский дервиш Велимир искал в красной Персии? Он легко объяснялся с местными, устроился к тамошнему нуворишу воспитателем его детей… Каких бы Александров Македонских вырастил этот Аристотель поэзии! Но революция в Иране не задалась, и Хлебников пешком пересекает границу страны советов. Избавление от пошлости – не его ли искал Велимир под звездами Омара Хайяма? Может, ему казался быт персидской бедноты ближе к сути возврата к истине человека? Может, страна воинов и мечетей, взметнувшая свой боевой дух к пятиконечной звезде, стала воплощением мечты о детях выдры, только вышедших из дебрей звериного мира? И вообще, как все это сохранилось – «Труба Гуль-муллы», стихи о Персии? Видимо, Хлебников очень следил за своей наволочкой. В сущности, это и было все его имущество. Немецкий философ Карл Ясперс выдвинул гипотезу осевого времени. Пространство истории 6 века до н.э. по 4 век н.э. стало отправной точкой двух тысячелетий человеческой цивилизации. В русской литературе тоже есть свое осевое время. И главные фигуры его – не иностранец Пушкин и не читатель немцев Лермонтов. Осевое время поэзии начинается с обращения к тысячелетним залежам литературы.
Долго ночь меркнет. Заря свет запала. Мгла поля покрыла. Щекот славий успе, Говор галич – убудися!
Дыхание этих строк прорвалось только в двадцатом веке, что бы там ни ценил Пушкин. Как можно носить полукафтанье ямбов и хореев, рифмовать abab после того богатства, которое принесли в поэзию футуристы, почерпнув его из родников древнерусской письменности? Вот она, свобода языка, вот они – хлеб и воля человечества! Очень не хотелось бы, чтобы Ницше ассоциировался только с Гитлером, весь футуризм в России – строго по Ницше и задолго до германского национал-социализма, развязавшего самую кровопролитную войну и закончившего тем осевое время поэзии. Хлебников и война. От войны он сбежал в психиатрическую лечебницу еще в 1916 году. Психиатры пошли навстречу. И помогали ему всегда по жизни – когда его призывали в деникинскую армию, а красная армия не обращала внимания ни на какие диагнозы, и Хлебников обратил свое искусство в социальную сферу. Пусть это и вызывало чувство противоречия у Велимира, но все же было ценным опытом. И еще одна ценная черта времени – отсутствие ханжества. Надеюсь, и нам читать стихи Хлебникова не помешают никакие его психиатрические диагнозы.
3.
Какая верная иллюстрация «Антихристианина»:
Когда сам бог на цепь похож, Холоп богатых, где твой нож?
Бог-цепь. Цепь, сдерживающая изначальный свободный дух русского бунтарства, цепь, на которой сидят вскормленные с конца копья русские воины и гуляки-скоморохи – она не раз звенела на ладьях Стеньки Разина и протягивалась по окраинам страны пугачевщиной. Пугачев, Разин – это герои Хлебникова. Тоска по воле, разгульной и беспредельной – сокровенное кипение души футуриста. Это лишний раз подтверждает истинность истоков поэтики Велимира – поэзия – свобода, а не оковы метров и рифм. Именно поэзия оказывается ближе всего к поиску воли на пространствах истории и культуры. Именно поэзии суждено стать выразителем чаяний нового свободного мира. Передела мира, передела культуры, возврата к истокам подлинного социального бытия Хлебников не видит без ножа. Нож сверкает во многих его стихах. Кажется даже, как-то легко он расправляется со старой действительностью, но как еще можно распутать гордиев узел? Вот – прачка:
А белье мое всполосну, всполосну! А потом господ Полосну, полосну!
И еще – «Ночь перед советами»:
Барыня, на завтра мне выдайте денег. Барыня, вас завтра Наверно повесят...
Это не отвлеченная жестокость. «Огонь, веревка, пуля и топор» - написал тогда один крупный поэт. Это приметы времени. И у Хлебникова они предстают во вневременном, исторически-независимом ключе. Нож Хлебникова подходит и для революции, и для Стеньки Разина, и для вече на новгородском мосту, и для жертвоприношения. Смерть – как и любовь – объективные, универсальные реалии жизни.
Когда с людьми мы, люди, легки, - Любим. Любимые – людимы.
Любовь Хлебникова – товарищество свободных людей, и вместе с тем внутриприсущее роду человеческому, как и свобода, по Ницше загнанная христианством в оковы социального унижения и рабства. «В любви сокрыт приказ любить людей». Бога нет, есть любовь как пантеистическая, всепроникающая материя мира, и ее приказ – любить людей – подтверждает высшую природу человека, выделяющегося из всего животного мира. Кого любить? В первую очередь, людей. Потом – льва, лежащего на коленях. Потом – широкие листы цветов и протяжное перо ласточки. И, наконец, заключительный аккорд поэмы «Ладомир»:
Черти не мелом, а любовью Того, что будет, чертежи.
Хлебников – пантеистический реалист по мировоззрению. И смерть – не разрушительное начало, а лишь часть свободной природы мира. А любовь – сама ее природа. Чтобы прийти к любви, надо преодолеть в себе смерть. Стать свободным и будрым. Будетлянство – отблеск ножа, вырезающего смерть из жизни на пути к полноценной вольной любви. Это оправдание смерти в изначальном, ведическом ключе и вместе с тем зов будущего. Не вспоминается ли «Ода к радости» Шиллера, где мир единится в свободном творческом и гармоническом порыве? Это традиция мировой литературы, это корни Хлебникова.
4.
Будетлянство. «Будет ли…» Потенция, реализующаяся в акте действительности. Новый мир, пришедший на смену старому, воплощал «того, что будет, чертежи» в неуклонной неумолимости механической поступи XX века. Прозрения Хлебникова касались не только социальной сферы или сферы духовной. Прочь, старый мир, мир навоза и деревянных лачуг, мир боли, бедствий и страданий! На смену старым городам придут города будущего – из стали, бетона и стекла, «где только мера и длина». Таким Велимир видел свой Солнцестан. В стихотворении «Город будущего» Хлебников описывает одно из своих самых светлых видений – мир будетлян, подчиненный строгой иерархии знания и духа. «Дворцы для толп», чтоб «созерцать созвездья» - застройка этого города. Несомненно, вдохновение пришло не только от послереволюционных архитектурных новшеств, когда восторжествовал конструктивизм и «жилые единицы», мир будетлян – не анархия, во главе его стоят ведические волхвы, и их жизни, их мысли, их законы обеспечивают преисполненное смыслом существование «толп», для которых – даже не дома – дворцы – строятся по образцам новой, будетлянской архитектуры.
Стеклянный путь покоя над покоем Был зорким стражем тишины, Со стен цветным прозрачным роем Смотрели старцы-вещуны. В потоке золотого, куполе, Они смотрели, мудрецы, Искали правду, пытали, глупо ли С сынами сеть ведут отцы. И шуму всего человечества Внимало спокойное жречество.
Жрецы, волхвы стоят во главе общества будетлян. К слову надо отметить, что Велимир изучал санскрит и читал Ригведу во время своего обучения в Петербургском университете. Ведические корни поэзии Хлебникова явственно проступают в мечтах о новом, лучшем мире будущего. И это снова параллель будущего с прошлым – чтобы достичь лучшей жизни в грядущем, надо переосмыслить, трансформировать эпоху мифов и истории. Но мир грядущего не лишен религии. Религия будетлян – стремление опрокинуть прошлое и ворваться по чистому листу настоящего в будущее. Да, в городе будущего будут и храмы. Но храмы не «бога, похожего на цепь», одна мысль о котором заставляет брать в руки нож, а храмы любви и свободы.
В высоком и отвесном храме Здесь рода смертного отцы Взошли на купола концы…
В Солнцестане нет жилых домов, только храмы и дворцы. Дворцы-страницы, дворцы-книги. Жители Солнцестана в единомыслии наблюдают небо, их жизнь посвящена творческой работе над осмыслением мира, в котором их «смертный род» проводит свои дни. Творческая, духовная работа в едином многомиллионном порыве материи мысли предстает смыслом жизни будетлян. Это коммунизм Хлебникова, ценности которого выведены не из политэкономии, а из древних рукописей, трактатов и гимнов. Во всем своем величии миру будетлян предстает последний гимн десятой мандалы Ригведы – древнейшего памятника письменности человечества, священного писания брахманов, которое древние арии пронесли через весь континент и следы которого остались во всех культурах:
Единым да будет ваш замысел, Едиными – ваши сердца! Единой да будет ваша мысль, Чтоб было у вас доброе согласие!
Именно так Велимир Хлебников вписывается не только в русскую литературу, а в письменное и духовное наследие планеты. Хлебников, сам того не подозревая, оказывается первым русским брахманом, и сакральность его творчества нисколько не умаляется бытом, которого поэт стремился избегать. Провозвестник будетлянского коммунизма, апологет будущего, хранитель прошлого. Велимир Хлебников.
|
|
|
53
|
Литературное творчество / Круглый стол. Литература / Re:Рецензия на сборник "Зелит-2012"
|
: 01 Июнь 2012, 00:27:44
|
А, понятно. Вроде бы я в курсе всего, что выходит в Зеленограде, поэтому удивился - "почему не знаю?". Вообще, хорошая площадка этот форум. Буду и в будущем делиться своими впечатлениями от зеленоградской литературы. Хорошо бы, конечно, чтобы сборник "Зелита" еще кто-нибудь почитал и высказал свои впечатления читателя. Для объема. Если что, могу поделиться этой книгой с таким заинтересованным читателем.
|
|
|
56
|
Литературное творчество / Круглый стол. Литература / Рецензия на сборник "Зелит-2012"
|
: 29 Май 2012, 16:27:34
|
«ЗЕЛИТ 2012»
сборник стихов участников литературного объединения «Зелит» им. И.А.Голубева
Рецензия
Литературное объединение «Зелит» работает в Зеленограде уже 15 лет. До 2010 года им руководил известный зеленоградский поэт Игорь Голубев, сейчас, после скоропостижной кончины И.А.Голубева, руководство взял на себя его друг и ученик, поэт В.К.Журжин, а литературному объединению присвоено имя бывшего руководителя. Новый сборник «Зелита им. И.А.Голубева» вышел в мае 2012 года и собрал под своей обложкой стихи авторов, посещающих занятия литературного объединения. Среди них есть и специально приглашенные в сборник гости – например, поэт Александр Васютков. Стихи преимущественно написаны в классических размерах – ямб, хорей, особого разнообразия здесь нет. Строчки рифмуются попарно или через одну, и когда читаешь, кажется – сколько всего уже написано в такой технике! Зачем множить сущности, выдавать на-гора еще один сборник примитивной по форме поэзии? Но бытие определяет сознание, и мы имеем дело с зеленоградской поэзией. «Других писателей у меня нет!» - сказал однажды один крупный политический деятель XX века. Основная тема лирики, вошедшей в новый сборник «Зелита» - стихи о природе. Природа родных местечек, уголков России, любимые времена года, пейзажи – такими стихами просто пестрят страницы книги. «Нежны, воздушны облака…» (А.Абрамов), «Посмотришь – лежит снег / и дверь сторожит псом…» (Н.Борисова), «Земля, занесенная снегом / уснула до новой весны…» (Г.Епанечников), «До чего закат прощальный ярок!..» (В.Журжин), «Край неба был красен, как медь…» (И.Катеринич), «До чего же горячи / солнца вешние лучи…» (А.Лялина), «В вешнем воздухе – синь весенняя…» (Е.Малинкина), «Деревья и кусты как будто дремлют…» (Л.Потешнова), «Опять весна гуляет по проселкам…» (В.Сапунов), и прочие… Примерно такая осенне-весенне-зимняя картина складывается при чтении сборника «Зелита». С одной стороны, хорошо, что краски природы радуют поэтов, но с другой стороны, их пейзажам не хватает какой-то глобальности, вписанности в мировоззрение. Пожалуй, лучше всего ответил на пейзажную тему зеленоградских поэтов А.Хайрутдинов:
«Сэкономив на многом, мы скопим рубли И махнем в деревеньку, откуда пришли».
Да, Зеленоград старшего поколения населен приезжими из разных уголков страны, и каждый поэт ностальгирует по родной природе, по родному краю, по малой родине. Именно поэтому в книге нет, или, может, почти нет собственно зеленоградских пейзажей. Это обнадеживает, поскольку говорит о том, что нашим поэтам есть куда расти. Несколько выделяются на общем уровне форм и тем стихи Ж.Савчук. Их интонация ближе не к литературной, а к разговорной, допускаются просторечия – «несъедобье», «хотца». Присутствуют некоторые цепкости языка, культура речи. Но, к сожалению, ни одно стихотворение не поднимается до охвата жизни, мира с высоты птичьего полета. Приземленность, в сущности, то же мелкотемье ставит их в ряд с общей линией стихов о природе, которыми перенасыщен сборник. И причина здесь, думается, не в недостатке таланта, а в отсутствии общей практики стихосложения. Самая слабая сторона сборника – гражданская позиция авторов, гражданская лирика. Ее в сборнике почти нет, за исключением стихов А.Кучерова и одного стихотворения Л.Шеметовой. А.Кучеров пишет о Победе, о ветеранах, в целом, это стандартная и излюбленная тема сейчас для поэтов, которые не могут найти в себе сил и мыслей высказаться о настоящем. Именно поэтому пишут о прошлом. Размер стихов – тот же пятистопный и четырехстопный ямб («Четырехстопный ямб мне надоел / досадно, право, / мальчикам в забаву / пора его оставить…» - А.С.Пушкин), мысль банальная – «Благодаря отцам и дедам / пришла желанная победа», о современности и о том, что праздник Победы просто приватизирован нынешним социальным строем – ни слова. В целом, стихи А.Кучерова напоминают ученические экзерсизы десятиклассников, только пробующих свои силы в стихосложении, не знающих, о чем и как писать, и не уверенных, что поэтическое творчество станет их постоянным занятием в жизни. Стихотворению Л.Шеметовой "Диалог с А.Дементьевым" предшествует эпиграф из стихотворения известного советского поэта:
"Не должны мы каяться за тех, Кто Россию нашу испоганил. Если уж и есть на ком-то грех, — Ясно – не на Марье да Иване".
Л.Шеметова спорит с поэтом, что грехи с Марьи и Ивана снимать нельзя. Марья страдает от зависти, когда у соседки больше полотна, а Иван мухлюет при межевании и рад, что сосед не обнаруживает обман. Обвиняет Марью и Ивана в том, что они «срывали с куполов кресты, скверня иконы и хоругви». Но – маленькое недоразумение. О какой России идет речь? У Дементьева – о постсоветской.
«Сколько их, прошедших через власть, Нуворишей – молодых и старых — Поживилось от России всласть, Так, что и на хлеб нам не осталось. Мы не станем каяться за тех, Кто был избран нашей общей волей…»
У Шеметовой – о дореволюционной. О чем спор? Это не диалог даже, а просто непонимание первоисточника. Заканчивает Л.Шеметова свое стихотворение строками «Все погрязли мы в этой вине / и каяться должны, что разрешили / пробраться в наши души сатане…». Да, конечно, давайте бросим все наши дела и уйдем с работы в монастырь – каяться. Призыв к покаянию смешон в разрушенной двадцатилетним разгулом нуворишей, «избранных нашей общей волей», стране, где необходимо в первую очередь прикладывать все свои силы к восстановлению бывшего величия советского способа хозяйствования и производства. Л.Шеметова пишет о разрушении дореволюционной России по причине зависти, косности, нечистоты на руку крестьянства и забывает, что именно чтобы такого больше не повторялось, была проведена коллективизация сельского хозяйства, было налажено народное образование в стране, где только 5% населения умело читать и писать, была создана великая культура, воспитывающая нравственность и человеческие качества. Но это речь о ее стихотворении. Если говорить о диалоге зеленоградской поэтессы с известным советским поэтом, то диалога, повторюсь, не получилось. Он о Фоме – она о Ереме. В целом, сборник производит впечатление творческого отчета зеленоградских поэтов, встречающихся на собраниях «Зелита». «Надеюсь… любители поэзии порадуются новым стихам, найдут в них что-то созвучное своим чувствам и переживаниям», - пишет в предисловии редактор-составитель сборника В.К.Журжин. Остается надеяться вместе с составителем, что читатели сборника разделят скромные эмоции авторов и получат общее представление о творческом уровне старейшего в городе литературного объединения.
Денис Карасев
|
|
|
57
|
Прихожая / Конкурсы / Re:Блиц-конкурс: ТЕАТР ТЕНЕЙ. (Продлен!)
|
: 24 Май 2012, 19:12:26
|
А вот это для конкурса.
*
Ночь, как старуха-процентщица, сначала дает взаймы немного тепла в ладони и мокрых капель на спелой листве, а потом забирает память закончившейся зимы, оставляя отпечаток тени на концах ресниц до рассвета. Ничего необычного. Просто внезапно тепло и темно. Одиночество окон, подъездов - здесь нет дороги, мы по разным углам квартир и жизней, но моя тень на стене тень ее ладони трогает. Я уже ухожу, мне и вправду пора, пора. Тишина натянулась между нами, как нитка накаливания. Ночь, старуха-процентщица, да на тебя нет топора! Я уже надеваю обувь, что же ты, ночь, накаркала! Тень, тень, движется тень по стене, тень, тень садится на скомканный плед. Тень напротив тени, между таких же теней, тень какой-то женщины сорока с лишним лет. Морок ночной, уходи, я здесь один, и не надо гнусавить прокуренным хриплым голосом. Тень, тень никак не хочет уйти, и зрачок тишины, как лампочка, раскололся. Это короткое головокружение. Так дает по шарам коньяк. Это жизнь взаймы у крепких спиртных напитков. Жизнь как тень на стене - призрак жизни иной, и так промелькнув, десять лет стучат в тишине копытами. И еще запах серы, какой-то странный табак. Растворяется тень сигаретного дыма в комнате. Наконец за окном утренний лай собак, наконец за окном не так, как зимой, холодно. Это напряженье ресниц тенью ложится в руку, и очертанья котенка дорастают до размеров мейн-куна там где наши тени, почти не касаясь друг друга, медленно движутся по оконному стеклу кухни.
24.05.2012
|
|
|
59
|
Прихожая / Конкурсы / Re:Блиц-конкурс: ТЕАТР ТЕНЕЙ. (Всего три дня!)
|
: 17 Май 2012, 23:04:35
|
Просто чтобы создать антураж. Написано не для конкурса, и более 10 лет назад. Но, думаю, может быть, окажется в тему.
*
Оставляя шорохи в доме холодном, и в небе — ночь, вспоминая ладожский берег и крошево льда на лужах, я уже почти засыпал, и заснул бы, но мне в окно кто-то вдруг постучал, и притих, и стоит снаружи. И стучится снова — сильней, и, наверно, просится в дом. Я встаю, вспоминаю берег другой, что рассвету отдан — он уходит вдаль на Восток, и совсем пропадает в нем, разделяя холод и ночь, размыкая небо и воду. И теперь до этого берега как до другой земли, что, наверно, теплее встретит и лучше примет, конечно, потому что она далека и неведома, и стоит по другую сторону ночи к окну, оставаясь между самым краем света и льдом — здесь на Ладоге снова лед, и темно, и вода замерзает в доме, и в щели дует — я встаю и иду взглянуть, кто там ходит и в окна бьет, просыпаюсь и молча иду, и к окну подхожу вплотную. Я бы рад посмотреть туда и увидеть себя другим — будто я никогда не знал ни беды, ни потери этой — повторяет ночная тень очертанья чужой руки, очертанья чужих ресниц за окном повторяют ветки. Я бы рад увидеть в окне, кто там ходит, но не могу, открываю и говорю: это кто там? — и жду ответа, но ни взгляда из темноты, ни следа на сыром снегу, никого, и вокруг тишина, только ветки скрипят от ветра. Только холод щиплет глаза и озноб по вискам строчит, мелкой дрожью проносится вниз по лицу, по щекам, по шее, очертание веток ночных повторяют мои зрачки, очертанье ночных теней повторяют мои движения. Не увидеть и не узнать, кто стучался — совсем темно, может, он зашел за ограду, а, может быть, ждет за дверью — в тишине выхожу во двор, где застыла глухая ночь, и нахохлилась чернотой, ощетинилась опереньем. Выхожу и смотрю туда, где изгибом земли встает тихий берег Ладоги — снежный и чистый, где в небе тает горизонт. Вспоминаю, как у окна вспоминал ее — эту память своих потерь, одиночество очертаний, вспоминаю тепло ладони. Знакомый голос кольнул, стиснул горло и канул в ночь, и проносится дрожь по телу — это я кричу в черноту — слышишь, как мне себя вернуть, как остаться собой, как утратить свою потерю? Голос дрогнул, и в тишине растворился. И темнота. Что ты смотришь, пялишься, ночь, ну скажи, ну ответь, ну каркни — никогда, мол, тебе не вернуть, не встретить здесь никогда не забыть — ничего, никого, только берег чужой и дальний все уходит в ночь на Восток, разделяя небо с водой, размыкает пространство, и временем скрыт и спрятан до рассвета. До половодья. И я возвращаюсь в дом, запираю дверь, закрываю окно и ложусь обратно. Засыпаю. Мне снится новое небо над всей землей, только ветер стучит в окно, только редкое солнце тонет в очертаниях снега и льда — здесь на Ладоге снова лед, и совсем не идет весна, и вода замерзает в доме.
|
|
|
60
|
Литературное творчество / Стихотворения (профи) / Осторожно...
|
: 17 Май 2012, 21:57:42
|
Денис Карасев
*
Осторожно, прошу, осторожно, есть от каждого сердца ключи. Не считаю, что это возможно - тонкой ниткой судьбу прострочить.
Все останется также, быть может, все пройдет, и скажи-не скажи - осторожно, прошу, осторожно. Слишком тонкая ниточка жизнь.
17.05.2012
|
|
|
|